Инна Юрьевна Лукичева (Москва). Доклад: Вопросы аутентичной вокальной техники.

И второе: каким же все-таки звуком? Посмотрим, как сейчас привыкли петь знаменный распев. Это искусство классическое, академическое, оперное. Оно возникло в начале XVII века, с появлением первых оперных образцов в западной культуре. Это совершенно другое мышление. Для того, чтобы уметь это делать, нужно развивать особую вокальную технику. Канонический распев более удобен для голоса, обертоны охватываются последовательно, пение это естественное. Природный звук расположен в гораздо более низкой тесситу ре. Это гораздо более крупная вибрация. Даже русский Север поет низко, если специально не рассматривать подголосок.
      Еще очень важный момент: напев надо слышать целиком, во всей его логике. Конечно, надо знать крюки, но на них нельзя останавливаться. Напев должен варьироваться, мелодия поддерживает живое молитвенное состояние. Так что первое — это охватить напев на слух.
      Пение по слуху — оно что собой представляет? Это варианты строфы. Строфа, строфа — и мелодические варианты. Напев все время варьируется в зависимости от логики слова молитвы. Мелодию очень важно вначале “взять” на слух, устно, а потом уже внимательно разбираться во всех тонкостях мелодики и орнаментации.

И.Лукичёва: Мне кажется, я не совсем правильно Вас поняла. В любой манере пения вокальный звук имеет одну и ту же природу. Все зависит от материала, который мы поем. Мы можем петь романс, петь партес, знаменный распев — и от того, какой музыкальный материал организует Ваш голос, зависит, каким он будет, какой будет манера. Но здесь очень важно понять, как организовать свой голос, чтобы он мог читать этот музыкальный материал, и читать его адекватно, в той манере, которую несет этот материал. Этот музыкальный текст несет в себе определенную информацию, определенные условия, в которых он должен существовать.
       Есть законы, и их не все используют, и даже не все ученые и вокалисты о них знают. В вокальной методологии все время шли большие споры, и это вопрос очень глубоко не раскрытый. Единственно, я хочу кинуть такую подсказку — голос имеет вибрационную природу. Это вибрация. И когда мы включаем вибрацию каждой нашей клеточки, от пяток и до макушки, тогда мы говорим, что возникает певческий голос. Это один из аспектов. Многие спрашивают — а как же тихое пение? Как же тонкое пение, высокое пение, чистота, нежность? Хочу сказать, что в вокальной технике тихое пение — самое трудное. Настоящее тихое пение, в состоянии молитвы — ты должен быть в ней целиком, каждая клеточка должна быть в этом состоянии.

о.Андрей Орлов: У кого учиться? У старообрядцев, у партесников, в фольклоре? Насчет фольклорного исполнения. Мы в свое время увлекались народным пением. Но с XVII века это профессиональная культура. Были певчие дьяки - патриаршие, государевы. В каждом храме был непременно дьяк, он полагался по штату, он профессионал. Мы не знаем, подпевал ему народ или нет. Одно дело - Обиход, возможно, его пел и народ. А другое - знаменный распев, осмогласие, стихиры, ирмосы. Это должны петь специально обученные певцы. Я так думаю, что это не одно и то же с тем, что мы наблюдаем сегодня в старообрядчестве. Там, во-первых, есть женское пение. Это нормально для народного пения, но так не было в XVII веке.
      Потом, что касается усвоения византийской традиции. После XVI века сознание изменилось, распевы развились. Конечно, мы не можем сказать сейчас, как пели в XVII веке. Только с XV века наступает эпоха отечественного, русского знаменного распева. Когда мы увлекались фольклорным пением, нам говорили: все хорошо, правильно, только почему-то под ваше пение хочется не молиться, а плясать (смех). Хотя оно красиво звучало с обертонами, с подголосками, так свободно.
       Вы понимаете, на самом деле была доля искусственности в этом, когда люди, знающие ноту и знамя, поют подголоски. Церковному сознанию всякая искусственность должна быть чужда. В старообрядческом пении, когда поют без крюков, эти подголоски естественны. Вот, например, Закарпатье - там до сих пор существует одноголосное пение, там есть дьяк, он запевает, и за ним подстраиваются остальные, или весь народ.
       Вопрос для нас состоит не в том, чтобы избегать фольклорной манеры, когда она возникает сама по себе, а в том, чтобы не нагнетать искусственность там, где ее быть не может.

О.Леонтий: А что касается манер и голосов, — не надо, мне кажется, в церковном пении, и в знаменном особенно, идеализировать сейчас существующие собранные этнографами образцы различных пений, от оставшихся бабушек, дедушек, которые поют песни, фольклор, “горки” и всё прочее; мне с детства пришлось пройти через разные стадии – я с детства был знаком и с монахинями, и с деревней, и с песнями свадебными и застольными, и с пением церковным, и так далее. Никогда я не наблюдал, чтобы те, которые имели успех на гуляньях (те плясуньи, певуньи частушек, того фольклора) — они, как правило, даже не допускались на клирос. Да им и самим в голову не приходило туда даже идти! Это особые певцы — фольклора, народной песни, частушки, гуляний. И особые — певчие, церковные певчие. Это в этой же деревне живущие женщины, но поющие только на клиросе. Которые считали для себя уже недопустимым и унизительным петь частушки, плясать и на горках и в хороводах участвовать. Это разные сорта пения и людей. И вот и сейчас — не надо эти вещи смешивать, мне кажется, — а есть опасность идеализировать вот это фольклорное — как бы оригинальное, экзотическое — пение, которое считалось всегда, может быть, второсортным, третьесортным, и вообще некачественным пением, — а сейчас мы его идеализируем и потащим на клирос, — как вчера нам показали, это не дай Бог, так в церквах не поют… Поэтому, мне кажется, — каким же голосом петь? А всегда пели лучшие певцы, у которых была не научная никакая, а природная постановка голоса. То есть — таланты. Певческие таланты. Если бы Шаляпин не стал оперным таким знаменитым певцом и не прошел все эти науки, а просто остался бы деревенским мужиком — он всё равно остался бы выдающимся народным певцом и пел бы в клиросе, или протодьяконом, — и он пел бы, конечно, не так экзотически, как скрипят: “е-е-е”, “га-га-га”.

Т.Ф. Владышевская: о.Леонтий, Вы сказали, что Шаляпин не скрипел бы так: “е-е-е”, “га-га-га”, как вот сейчас некоторые старушки поют и некоторые медиевисты берут с них пример, думая, что это как раз самое лучшее пение, какое может быть. Вы скажите, пожалуйста, вот эта традиция, где всё время чувствуется “га-га-га” и “е-е-е”, — насколько это правдоподобно и возможно ли это использовать в храме.

Жанна Александровна Боровова. Можно мне ответить на вопрос как человеку, который занимается только поморской традицией, наонной традицией, и знает некоторые ее разновидности, ту группу певческих центров, в частности, в Прибалтике, как Рига, Даугавпилс, и небольшие приходы, где клирос составляют бабушки. Я вам могу сказать относительно этой манеры пения, несколько утрированно акцентной: она считается качеством неумелых певцов, в поморской традиции, и она применяется для обучения пению на самых первых этапах, для того, чтобы ученик мог понимать состав знамени; причем говорится, что если ученики мало знакомы со знаменным. пением, то чтобы они хорошо понимали состав знамени, начинает применяться это звукоизвлечение. Оно называется в традиции: гаканье и еканье. В пении это всегда считалось недопустимым. Могу сказать, что везде, где есть хороший уровень певческой практики, там совершенно замечательно звучат естественные голоса, а где небольшой провинциальный приход… причем наблюдался даже такой случай, когда именно батюшка обладал такой манерой. И клирошане называли это пение “с подгогом”. И это абсолютно было не принято в этой традиции; они говорили: а вот батюшка у нас приехал, его поставили, он поет по-другому.
      Это не является признаком всех наонных традиций.

Т.Владышевская: В общем, это старая, древняя традиция, старая, древняя система хомонии, архаическое произношение и архаическое интонирование. Это только беспоповцы, причем очень культурная группа, не все беспоповцы, это очень архаичные старушки, которых я записывала в Архангельской области. И Рижская Гребенщиковская община. Так что это нельзя ни нивелировать, ни говорить: “э” и “е” слишком грубо, давайте смягчим, тогда будет красиво и эстетично, и будем тогда петь все очень хорошо. Нет, так не надо. Надо именно эту традицию и сохранять, — то, что хранит эта община, это — как вот есть лес, который мы охраняем, какой-то особый, заповедник, — вот это заповедник, который надо сохранять, понимаете?